Только в древнем Храме (Бейт а-Микдаш, "Дом Святости"), разрушенном в I веке до н.э. подразумевалось присутствие Шхины(ивр."присутствие")) и проводились службы по полному канону; (сохранился лишь фрагмент внешней ограды Храмовой горы, по-русски называемый "Стена плача", на иврите просто "Западная стена".)
Раввин - не священник. Не посредник между Небом и "паствой".
Раввин, или рав, - это глава общины и наставник по религиозным вопросам. Чтобы получить звание раввина, надо иметь глубокие познания в Письменной и Устной Торе и сдать сложные экзамены. Обычно раввин является руководителем общины, что накладывает на него ряд чисто административных обязанностей.
В принципе почти все молитвы человек может читать сам. Однако еврейская традиция рекомендует всегда, когда это возможно, молиться вместе. Для этого необходимо 10 молящихся (на иврите "миньян") - взрослых (не моложе 13 лет) мужчин-евреев.
Порядок молитв один и тот же для каждого: от знаменитого раввина до мальчика, которому исполнилось 13 лет (молятся и маленькие дети, но 13 лет - возраст совершеннолетия).
Шац (шлиах-цибур - "посланник общины") ведет молитву; остальные повторяют за ним.
В праздничные дни значительные части молитвы принято петь, поэтому шац должен петь молитву, используя общепринятую мелодию - тогда его называют хазан - (на идише - кантор).
Каждый человек, умеющий правильно читать на иврите вслух, может занять место на кафедре. По субботам и во время праздников возглашающим молитвы обычно избирается человек с хорошим голосом. Разумеется, такой человек должен отличаться благочестием. Отсюда возникает ошибочное убеждение, что кантор — это духовный сан. В действительности кантор — это еврей, который знает иврит и умеет петь.
Большие богатые общины содержат постоянного хазана. Как правило, хазан ведет молитву только в субботу и праздники. По праздникам пение хазана может сопровождаться мужским хором. В будние дни роль хазана как правило, выполняет кто-нибудь из молящихся, обладающий достаточным опытом.
Свитки Торы, находящиеся в арон hа-кодеш, вынимаются из него для чтения во время коллективной молитвы в некоторых особых случаях.
Свиток кладут на биму и раскрывают в нужном месте. Читает свиток специальный человек, который умеет читать его правильно, помнит наизусть то, чего не видно в свитке: огласовки, логические ударения, знает, как текст разбивается на отрывки для чтения.
Текст Писания разбит на внутренние отрывки, число которых может быть от трех до семи. Для чтения каждого из отрывков вызывается кто-то из молящихся. Вызванный не читает свиток сам (это делает чтец), а следит за чтением по свитку; перед и после чтения он говорит специальные благословения. Принято вызывать к Торе людей накануне их свадьбы или бар-мицвы, к Торе вызывают мужчину, у которого родился ребенок, или того, кто счастливо избежал опасности, а также гостей - особенно почетных, новых членов общины и т. д.
Остальные молящиеся следят за текстом - обычно по книге.
По своей структуре еврейская молитва практически не отличается не только географически (то есть у разных общин), но и по времени: на протяжении, по крайней мере, последних двух тысяч лет общая структура молитвы почти не изменилась. Это происходило на фоне подъема и распада культур, на всех континентах Земли. Если вы раскроете сидур и прочитаете в нем Шма, подумайте о том, что от Китая до Аргентины, от Йемена до Аляски, от Австралии до Голландии и от Йоханнесбурга до Москвы - вот уже сотни поколений евреев примерно в одно и то же время читают те же слова.
Центр общественной жизни
Синагога, в соответствии со своим названием, является местом проведения встреч, собраний, различных торжеств как всей общины, так и отдельных ее членов. В синагоге нередко проводят бар-мицву (обряд на совершеннолетие), обрезание, Хупу (бракосочетание), "выкуп первенца" и пр.
При синагогах бывают комнаты матери и ребенка, библиотека, клубы пенсионеров и другие подобные начинания.
Функции синагоги очень широки. Часто при синагогах имеются школы, в которых дети и подростки изучают Тору. Талмуд рассказывает, что в Иерусалиме было 480 синагог и при каждой две школы — начальная (бет-сефер) и средняя (бет-талмуд). В бет-сефер преподавали Писание, а в бет-талмуд — Мишну.
Существует обычай, восходящий к древним временам, по субботам и праздникам выступать в синагоге с лекциями на темы недельной главы Торы или по каким-либо проблемам еврейского законодательства, связанным, как правило, с предстоящим праздником.
Такую беседу (драшу) проводит один из наиболее знающих членов общины или специально приглашенный раввин. Кроме того, по субботам после утренней или дневной молитвы в синагогах обычно собираются группы для изучения Торы.
Для пожилых людей их синагога — своеобразная «крепость». Они несли сюда мольбы к Всевышнему всю свою жизнь. Сюда они приходили, чтобы почтить память своих ушедших близких. В каждой из этих синагог есть предметы, подаренные ее членами — в память о своих ушедших в мир иной родственниках. Это — свитки Торы, люстры, канделябры, книги и даже целые библиотеки.
Свиток Торы
Свитки делаются из кож животных, соединенных между собой так, что получается рулон пергамента. Пятикнижие Моисеево записывается на таком пергаменте вертикальными колонками. В каждом свитке Торы 250 колонок. Длина среднего свитка примерно 60 метров. Концы свитка прикреплены к деревянным планкам, которые называются эц хаим (дерево жизни). Такие “деревья жизни” нужны, чтобы свернуть свиток до того места, где следует читать. Написание и починка свитков осуществляется квалифицированным писцом. Написание свитка требует примерно 1000 часов работы.
Свитки хранятся в ковчеге. В ашкеназских синагогах свитки хранят плотно свернутыми, завязанными шелковыми или бархатными завязками и покрытыми бархатным чехлом. В сефардских синагогах их вставляют в деревянные футляры, обтянутые шелком, как правило, украшенным серебряным орнаментом.
В продолжение темы внутреннего убранства. Начало тут: Цфат в картинках
Здания бывают понарядней,
бывают попроще -
порой община собирается в приспособленных помещениях -
Тот самый футляр для свитка Торы с короной, из предыдущей записи http://fotovivo.livejournal.com/183847.html
Большая синагога Иерусалима на улице Мелех Джорж
В основе внутреннего устройства синагоги лежит конструкция Храма, который в свою очередь повторял устройство Скинии Завета, построенной в пустыне по проекту, полученному Моисеем от Всевышнего.
Это было огороженное прямоугольное пространство. Внутри находился умывальник, где священнослужители омывали руки и ноги перед началом службы, и жертвенник для жертвоприношения животных. Вслед за этим располагался шатер, куда могли входить только священнослужители. В глубине Святилища, скрытая особым занавесом, находилась Святая святых с Ковчегом, содержавшим Скрижали Завета. Когда царь Соломон построил Храм, он воспроизвел устройство Скинии, добавив прилегающий двор, где могли молиться женщины.
Синагоги строятся так, что их фасад всегда обращён к Израилю, по возможности, к Иерусалиму, где стоял Храм (для европейских синагог это означает ориентацию на восток). Во всяком случае, стена, у которой стоит арон кодеш (шкаф, в котором хранятся свитки Торы), всегда направлена в сторону Иерусалима, и в любом месте земного шара еврей молится, обратясь лицом к нему.
Помещение обязательно должно иметь окно/ окна.
Синагога обычно имеет прямоугольную форму, для мужчин и женщин есть раздельные помещения (это может быть балкон, боковой или задний придел). У входа помещается раковина, где можно помыть руки перед молитвой. В той части синагоги, которая соответствует местоположению Святилища в Храме, устанавливается большой шкаф (иногда в нише), покрытый занавесом - арон кодеш. В шкафу находятся свитки Торы — самое священное достояние синагоги.
В центре синагоги находится возвышение, называемое бима (подмостки).
С этого возвышения читается Тора, на нём установлен стол для свитка.
Над ковчегом располагается нер тамид — «неугасимый светильник».
Он горит всегда, символизируя Менору, масляный светильник Храма.
Рядом с нер тамид помещается обычно каменная плита или бронзовая доска,
с выгравированными на ней Десятью Заповедями
(Текст составлен по материалам Исток, ЕжеВика и другим открытым источниками)
Балкон
и раскладные "парты"
с ящичками
Когда-то, более двух тысяч лет назад, синагога была своего рода народной школой вероучения. Классическое обустройство предусматривало письменные столы, расположенные там, где больше всего света. Раввин ходил между столами, за которыми сидели его ученики, поясняя им Закон. Столы постепенно исчезали и в современных синагогах их либо вовсе нет, либо они превратились в чисто декоративный элемент.
Социальная аксиома иудаизма заключается в том, что евреи должны изучать Закон, начиная с пяти лет. И это изучение Торы продолжается всю жизнь. Лучшие ученики становятся раввинами, то есть учителями, в буквальном переводе.
Однако согласно правилам иудаизма, преподаванием раввин отнюдь не занимается, — напротив, он учится вместе со своими учениками. Кто-то очень точно сказал о знатоке Талмуда: "Он умеет учиться".
Согласно теоретическим нормам, еврей обязан трудиться ровно столько, сколько необходимо, чтобы прокормить семью, а остальное время — посвящать изучению Закона. В лучшем случае эту норму соблюдает один процент. Тем не менее в качестве жизненного идеала эта концепция наложила отпечаток на учреждения и обычаи. Ею определяется литургия и атмосфера в синагоге, ею определяется то, что делают в синагоге и как это делают.
Читать дальше:
[Лирика в отрывках]
❞
У человека есть потребность просить у Б-га избавления от жизненных тягот и бед. ...
В иудаизме молитва о даровании тех или иных жизненных благ — это всего лишь очень малая часть литургии.
Что касается вопроса, приводит или не приводит молитва к каким-то практическим результатам, — кто может на это ответить? Контрольные эксперименты здесь невозможны. Можно часами изощряться в остротах и парадоксах по поводу поведения Б-га, — что они докажут? .. Если вы фаталист, молитва для вас — пустой звук.
Нет никакого сомнения, что в мире более чем достаточно лицемерия и ханжества, и нередко пустое словоблудие принимается за истинное благочестие. Если вежливому человеку доводится присутствовать при подобной церемонии, ему становится очень неловко (что касается меня, то, боюсь, моя вежливость оставляет желать лучшего). Иногда — или, вернее, слишком часто — я ловлю себя на том, что молюсь совершенно механически, не вникая в суть слов, которые произношу. Однако порой у меня возникает ощущение моей сопричастности с той Силой, которая соизволила даровать мне жизнь. Неискушенный читатель может посчитать эти мои откровения результатом самовнушения или скудоумия.
Религиозный еврей молится три раза в день — утром, днем и вечером. Молитвы эти различны в разное время дня и в разное время года. Некоторые основополагающие молитвы всегда остаются одинаковыми. Однако в Святые Дни литургия более пространна.
Даже у самого убежденного безбожника иной раз возникает религиозное настроение или фантазия, как бы он сам себя за это ни осуждал, подобно тому, как самый верный муж хоть иногда испытывает волнение в крови, встречаясь с хорошенькой девушкой.
Человеческое чувство — или, если угодно секуляристам, человеческая слабость, которая создала и тысячелетиями поддерживала религию, — есть в сердце каждого человека. И вот такой прилив религиозного чувства может заставить еврейского скептика зайти в синагогу посмотреть.
В синагоге ему вручают молитвенник с хаотическим, по его мнению, набором текстов, снабженных переводом, длинные периоды которого кажутся ему лишь немногим понятнее, чем подлинник. Наш скептик начинает осматривать синагогу: одни углубились в молитву, другие рассеянно оглядываются, молящиеся повторяют что-то на иврите и сопровождают это ритмическими движениями, пока чтец продолжает говорить что-то нараспев. Время от времени все встают — непонятно почему — и начинают петь в унисон — неизвестно что. Наконец, наступает момент, когда из ковчега извлекается священный свиток, и этот свиток торжественно помещается на кафедре, при этом на серебряной крышке позванивают колокольчики.
Чтение — на диковинный восточный манер — кажется совершенно бесконечным. Видно, что и другим прихожанам это тоже надоедает: они проявляют явное безразличие, начинают шептаться или даже дремать. Далее следует проповедь. Эта проповедь, особенно если раввин молод, — скорее всего конспективное изложение статей из либеральных газет и журналов за прошлую неделю с краткими комментариями и ссылками на Танах.
И наш скептик покидает синагогу в твердом убеждении, что его религиозный порыв был вызван всего лишь преходящим и случайным приступом хандры и что если еврейский Б-г существует, то синагога — не то место, где можно устанавливать с ним контакт.
Возможно, впечатление будет иным, если он попадет в старомодную ортодоксальную синагогу, где раввин — седобородый старец, который говорит на языке идиш. В этом случае молящиеся покажутся более ревностными (хотя также порою склонными поболтать во время службы), а проповедь, если он еще не совсем забыл идиш, покажется ему глубокой, хотя и своеобразной по форме. И он уйдет из синагоги, сожалея о былых временах, ибо, разумеется, невозможно возродить идиш как язык общины или обучать ему детей, которые, вероятно, уже ходят в прогрессивную частную школу.
Вечер в опере
Здесь уместно вспомнить первое посещение оперы. Читатель, возможно, посетил оперу в юности или в молодости скорее всего под влиянием подруги. Не исключено также, что до этого он относился к опере весьма скептически и считал, что это скучное надувательство, которым снобы и пижоны восхищаются — или делают вид, что восхищаются — только потому, что ходить в оперу считается хорошим тоном.
Тот, кто изменил свое мнение об опере, вспомнит, наверно, что случилось это отнюдь не после первого визита. В первое посещение опера, казалось, подтвердила его худшие опасения. В ложах дремлют жирные старики; их жены больше интересуются лицами и туалетами в ложах напротив, чем самим представлением; взбудораженные субъекты, по которым давно плачет парикмахерская, толпятся за оркестром и, приседая, изображают восторг; на сцене какая-то визгливая толстуха делает вид, что она застенчивая деревенская простушка, а низенький пузатый человек с короткими толстыми руками изображает заядлого сердцееда; хор стареющих размалеванных дам и джентльменов время от времени конвульсивно дергается (что, по их мнению, должно быть воспринято как актерская игра), в то время как оркестр тянет что-то слащавое и бесконечно тоскливое, — таково, по всей вероятности, первое впечатление от одного из бессмертнейших творений человеческого гения — оперы Моцарта "Дон Жуан".
Сэр Томас Бичем как-то сказал, что "Дон Жуан" Моцарта еще ни разу не нашел себе полноценного сценического воплощения, что еще ни разу не было одновременно ансамбля певцов, способных постигнуть суть замысла Моцарта, и аудитории, способной воспринять этот замысел. Среди певцов одного поколения не находится достаточно артистов, удовлетворяющих требованиям Моцарта. Люди, которые каждый вечер заполняют оперный театр, — это всего лишь люди: выдающиеся и обыкновенные, умные и глупые, податливые и неуступчивые; одного приобщила к опере его супруга, другой пришел сюда, чтобы продемонстрировать свою интеллигентность, третий —по привычке, четвертый — чтобы рассказать у себя в провинции, что такое нью-йоркская опера; а некоторые пришли потому, что Моцарт для них то же, что солнечный свет. И они готовы вынести все недостатки еще одного неважного спектакля ради отдельных лучей, сияющих сквозь тучи.
Подобно тому как и исполнители и публика обычно не поднимаются до Моцарта, точно так же раввин и его конгрегация не поднимаются до Моисея. Но это отнюдь не означает, что Закон Моисея не является тем возвышенным Законом, который чтит мир.... В каждой синагоге на каждой службе присутствуют люди, для которых произносимые слова и совершаемые церемонии — это источник силы и крепости. Иногда в синагоге таких людей мало, иногда много, но обычно они есть. Беглый взгляд случайного посетителя не может проникнуть в мысли и сердца таких людей.
Религия и служба
В центре всех наших литургий — как обычной сорокаминутной утренней службы во вторник, так и двенадцатичасовой службы в Судный День — лежат две молитвы. Я назову их "Символом веры" и "Службой": эти названия хорошо передают их сущность. Их синагогальные названия на иврите — "Шма" и "Шмоне Эсре", что в буквальном переводе означает "Слушай" и "Восемнадцать".
Вокруг этих двух ключевых молитв концентрируются отрывки из таких классических произведений еврейской литературы и еврейской религиозно-философской мысли как Тора, Книги Пророков, Псалмы, Талмуд. Ибо синагога, как и прежде, остается местом изучения Торы. Молящийся, который ежедневно читает молитвы, одновременно повторяет тем самым большую часть еврейского духовного наследия, выполняя при этом долг каждого еврея: постоянно учиться.
Две основные молитвы очень коротки. Молитва "Символ веры" может быть произнесена за несколько секунд, а "Служба" — за несколько минут.
"Шма" содержит один стих из Писания, который, возможно, все евреи в мире знают наизусть или по крайней мере часто слышали: "Слушай, Израиль, Г-сподь, Б-г наш, Г-сподь един" (Второзаконие, 6:4).
Верующий еврей каждый день произносит этот стих поутру и перед сном, сопровождая его тремя связанными с ним стихами Торы. У евреев —это первая фраза ребенка, и она должна быть последней фразой человека в жизни.
По этому поводу мне хочется рассказать об одном событии в моей жизни. Меня всегда удивляло: неужели действительно человек может в свой смертный час вспомнить и прочесть "Символ веры"? И вот однажды во время тайфуна в Тихом океане меня чуть не смыло с корабельной палубы; и я очень ясно помню, что в те короткие секунды, когда волна волокла меня в море, я подумал: "Не забыть бы прочесть "Шма" перед тем, как пойти ко дну!" К счастью, я успел вовремя ухватиться за какой-то трос или поручень, что отсрочило тот час, когда мне суждено в последний раз прочесть эту молитву. И вот результат: в мире появилось еще несколько романов и пьес, без которых он мог бы отлично обойтись, и терпеливый читатель следит за ходом моих рассуждений. Я уверен, что есть два-три литературных критика, которые, дойдя до этих строк, пожалеют, что мне так и не довелось тогда прочесть в море "Шма", но тут уж я ничего не могу поделать: каждый человек держится, пока может.
"Служба" — это чрезвычайно древняя молитва из восемнадцати благословений. Девятнадцатое благословение было добавлено уже во времена Талмуда. В шабат и по праздникам читается лишь семь благословений, однако именно восемнадцать благословений составляют в глазах евреев канонический полный текст молитвы. Чтобы провести службу в соответствии с храмовыми традициями, существуют три формы "Шмоне Эсре": утренняя, дневная и вечерняя.
В настоящее время есть печатные переводы еврейской литургии. В прежние времена, когда иврит был гораздо менее распространен, в каждой синагоге был специальный служитель, так называемый метургеман, или переводчик, который строчку за строчкой выкрикивал на местном языке текст Торы.
У языка есть свой дух. Некоторые слова переводятся хорошо и легко, другие непереводимы. Пьесы Мольера совершенны только по-французски. Не зная арабского языка, невозможно полностью понять Коран. Пушкин до сих пор принадлежит в основном русской культуре, хотя Толстого принял весь мир. Вообще говоря, легче всего переводятся произведения наименее типичные по своей национальной принадлежности.
Танах звучит выразительно и сильно на всех языках, однако ни для кого он не звучит так, как для евреев. Вторая скрижаль Десяти Заповедей в буквальном переводе с иврита звучит так: "Не убивай, не развратничай, не воруй, не лги, не желай ничьей жены, ничьего дома, ничьего скота, ничего из того, что он имеет...". По-английски это режет слух. В восприятии англичанина или американца религия есть нечто возвышенное и торжественное — это, так сказать, Кентерберийский собор, а не маленькая синагога. Поэтому приподнятое "не убий", "не укради" — гораздо вернее. Для еврея же религия — это нечто интимное, близкое, домашнее.
Наша литургия — по крайней мере ее классическая часть — написана таким же простым языком, как и Тора. Поэтому не существует адекватного перевода еврейского молитвенника. Англиканская библия — неисчерпаемый источник великолепных переводов псалмов и других отрывков из Писания. И все-таки в переводе с иврита на английский совершенно меняется стилистическая окраска. Переводчики используют лексику англиканской библии — все эти архаизмы, вроде "изрек", "сей", "по сему", "пребывает", "око" и тому подобное, — тон и настроение наших молитв почти совершенно исчезают. Иной раз люди жалуются, что когда они читают молитвы по-английски, им кажется, что они в христианской церкви. Это верная реакция. В этот момент они как бы приобщаются не к Торе, а к английской культуре. В свое время Гёте изучил иврит, чтобы читать и понимать Танах в оригинале.
Возглашающий молитвы вносит порядок, поет первую и последнюю строчки молитвы. Он повторяет вслух восемнадцать благословений, а молящиеся хором возглашают: "Аминь!"
Очень важную роль играет в синагоге шамес (распорядитель). Он истинный глава синагоги, он знает нигун (интонационный рисунок), в его ведении находится библиотека, молитвенники, талесы, он возглашает молитвы, если больше никого не находится, он следит за миньяном (кворумом) и читает Священные Свитки. Синагога может обойтись без раввина и без кантора, но без шамеса она обойтись не может — в крайнем случае кто-то из прихожан должен его заменить.</p>
Правила приличия
Во время молитвы должна соблюдаться полная тишина, а болтать при произнесении таких молитв как "Шма" или "Шмоне Эсре" — особо серьезное нарушение. Однако в старину в восточноевропейских синагогах часто это правило соблюдалось не очень строго.
Бедность еврейского гетто вынуждала синагоги пополнять свой бюджет за счет продажи с аукциона субботних и праздничных почестей.
За право быть вызванным к Торе, открывание ковчега — нужно было заплатить. Устраивались аукционы; правда, они были очень красочными и оживленными, но отнюдь не способствовали молитвенному настроению. Аукционы длились довольно долго. Более того, вошло в обычай, что каждый, кто должен был читать Тору (это называется алия ("подняться к" - на возвышение), громогласно объявлял о своих благодеяниях. За каждое пожертвование филантроп удостаивался благословения шамеса. Этот обычай был выгоден для синагоги, ибо поощрял пожертвования, однако едва ли он порождал возвышенное настроение у прихожан.
По мере того как еврейские общины становились богаче, этот обычай все чаще и чаще заменялся обычными сборами. Теперь от него сохранилась лишь оживленная, как при аукционе, атмосфера во время чтения Торы и уход из синагоги в это время случайных посетителей. И вновь утвердилось правило, требующее соблюдения абсолютной тишины.
И все-таки я с огромным удовольствием вспоминаю, как шамес торжественно, нараспев провозглашал: — Finif dollar um shiishi! (Пять долларов за третье чтение!)
И мне никогда не забыть исторического аукциона в одной из синагог Бронкса, который проводился лет сорок тому назад в Йом Кипур. На этом аукционе мой отец победил нескольких конкурентов, купив себе право читать Книгу Ионы (хотя и он и его конкуренты были всего лишь бедными иммигрантами). Один за другим соперники выбывали, по мере того как цена поднималась до ста, ста двадцати пяти и затем до невообразимой для нас суммы в двести долларов, которую отец неожиданно предложил. Я словно до сих пор слышу, как шамес ударяет ладонью по столу и дрожащим счастливым голосом провозглашает: — Zwei hunderd dollar um maftir lona! (Двести долларов за мафтир Иона!)
Мой отец сделал красивый жест. Дело в том, что его отец, шамес из Минска, в своей минской синагоге всегда имел привилегию читать именно Книгу Ионы. Мой отец хотел продолжить семейную традицию. И он ее продолжил. С тех пор в этой синагоге Бронкса больше никто не оспаривал у моего отца эту честь. И по сей день мой брат и я всегда, когда возможно, читаем Книгу Ионы в Йом Кипур. А нам доводилось это делать в местах, очень далеких от Чикаго, например на Окинаве или на Гавайских островах.
Теперь аукционы в синагогах прекратились. И это хорошо. Но они сыграли свою роль. Дети в таких синагогах поняли, какая это великая честь — получить разрешение прочесть в синагоге отрывок из Торы.
Различные направления
После того как римляне взяли Иерусалим и евреи рассеялись по свету, возникли две большие группы еврейства: ашкеназийские евреи северной и восточной Европы и сефардийские евреи Средиземноморья. Сефарды и ашкеназийцы произносили слова иврита по-разному. Их обычаи и их литургии приняли различные формы. Это различие существует и до сих пор. ...
Некоторые люди считают, что эта сефардийская литургия гораздо живописнее и производит более сильное впечатление.
Любопытно, что у евреев, разбросанных по всему миру, так долго живших в рассеянии и до недавнего времени мало общавшихся между собою, нет единого религиозного центра, — и при всем этом поражают не различия в обрядах евреев разных стран, а сходство этих обрядов. В Талмуде, написанном задолго до того, как сложились европейские нации, можно найти подробнейшие описания того, как следует произносить те молитвы, которые до сих пор евреи читают в Токио, Иоганнесбурге, Лондоне и Лос-Анджелесе. Американский или английский еврей, который зайдет в сефардийскую синагогу в Израиле, полную темнокожих йеменских евреев, сначала растеряется, но как только он заглянет в молитвенник, он сможет следить за службой и читать молитвы.
httр://www.istok.ru/library/books/wouk-g
У человека есть потребность просить у Б-га избавления от жизненных тягот и бед. ...
В иудаизме молитва о даровании тех или иных жизненных благ — это всего лишь очень малая часть литургии.
Что касается вопроса, приводит или не приводит молитва к каким-то практическим результатам, — кто может на это ответить? Контрольные эксперименты здесь невозможны. Можно часами изощряться в остротах и парадоксах по поводу поведения Б-га, — что они докажут? .. Если вы фаталист, молитва для вас — пустой звук.
Нет никакого сомнения, что в мире более чем достаточно лицемерия и ханжества, и нередко пустое словоблудие принимается за истинное благочестие. Если вежливому человеку доводится присутствовать при подобной церемонии, ему становится очень неловко (что касается меня, то, боюсь, моя вежливость оставляет желать лучшего). Иногда — или, вернее, слишком часто — я ловлю себя на том, что молюсь совершенно механически, не вникая в суть слов, которые произношу. Однако порой у меня возникает ощущение моей сопричастности с той Силой, которая соизволила даровать мне жизнь. Неискушенный читатель может посчитать эти мои откровения результатом самовнушения или скудоумия.
Религиозный еврей молится три раза в день — утром, днем и вечером. Молитвы эти различны в разное время дня и в разное время года. Некоторые основополагающие молитвы всегда остаются одинаковыми. Однако в Святые Дни литургия более пространна.
Даже у самого убежденного безбожника иной раз возникает религиозное настроение или фантазия, как бы он сам себя за это ни осуждал, подобно тому, как самый верный муж хоть иногда испытывает волнение в крови, встречаясь с хорошенькой девушкой.
Человеческое чувство — или, если угодно секуляристам, человеческая слабость, которая создала и тысячелетиями поддерживала религию, — есть в сердце каждого человека. И вот такой прилив религиозного чувства может заставить еврейского скептика зайти в синагогу посмотреть.
В синагоге ему вручают молитвенник с хаотическим, по его мнению, набором текстов, снабженных переводом, длинные периоды которого кажутся ему лишь немногим понятнее, чем подлинник. Наш скептик начинает осматривать синагогу: одни углубились в молитву, другие рассеянно оглядываются, молящиеся повторяют что-то на иврите и сопровождают это ритмическими движениями, пока чтец продолжает говорить что-то нараспев. Время от времени все встают — непонятно почему — и начинают петь в унисон — неизвестно что. Наконец, наступает момент, когда из ковчега извлекается священный свиток, и этот свиток торжественно помещается на кафедре, при этом на серебряной крышке позванивают колокольчики.
Чтение — на диковинный восточный манер — кажется совершенно бесконечным. Видно, что и другим прихожанам это тоже надоедает: они проявляют явное безразличие, начинают шептаться или даже дремать. Далее следует проповедь. Эта проповедь, особенно если раввин молод, — скорее всего конспективное изложение статей из либеральных газет и журналов за прошлую неделю с краткими комментариями и ссылками на Танах.
И наш скептик покидает синагогу в твердом убеждении, что его религиозный порыв был вызван всего лишь преходящим и случайным приступом хандры и что если еврейский Б-г существует, то синагога — не то место, где можно устанавливать с ним контакт.
Возможно, впечатление будет иным, если он попадет в старомодную ортодоксальную синагогу, где раввин — седобородый старец, который говорит на языке идиш. В этом случае молящиеся покажутся более ревностными (хотя также порою склонными поболтать во время службы), а проповедь, если он еще не совсем забыл идиш, покажется ему глубокой, хотя и своеобразной по форме. И он уйдет из синагоги, сожалея о былых временах, ибо, разумеется, невозможно возродить идиш как язык общины или обучать ему детей, которые, вероятно, уже ходят в прогрессивную частную школу.
Вечер в опере
Здесь уместно вспомнить первое посещение оперы. Читатель, возможно, посетил оперу в юности или в молодости скорее всего под влиянием подруги. Не исключено также, что до этого он относился к опере весьма скептически и считал, что это скучное надувательство, которым снобы и пижоны восхищаются — или делают вид, что восхищаются — только потому, что ходить в оперу считается хорошим тоном.
Тот, кто изменил свое мнение об опере, вспомнит, наверно, что случилось это отнюдь не после первого визита. В первое посещение опера, казалось, подтвердила его худшие опасения. В ложах дремлют жирные старики; их жены больше интересуются лицами и туалетами в ложах напротив, чем самим представлением; взбудораженные субъекты, по которым давно плачет парикмахерская, толпятся за оркестром и, приседая, изображают восторг; на сцене какая-то визгливая толстуха делает вид, что она застенчивая деревенская простушка, а низенький пузатый человек с короткими толстыми руками изображает заядлого сердцееда; хор стареющих размалеванных дам и джентльменов время от времени конвульсивно дергается (что, по их мнению, должно быть воспринято как актерская игра), в то время как оркестр тянет что-то слащавое и бесконечно тоскливое, — таково, по всей вероятности, первое впечатление от одного из бессмертнейших творений человеческого гения — оперы Моцарта "Дон Жуан".
Сэр Томас Бичем как-то сказал, что "Дон Жуан" Моцарта еще ни разу не нашел себе полноценного сценического воплощения, что еще ни разу не было одновременно ансамбля певцов, способных постигнуть суть замысла Моцарта, и аудитории, способной воспринять этот замысел. Среди певцов одного поколения не находится достаточно артистов, удовлетворяющих требованиям Моцарта. Люди, которые каждый вечер заполняют оперный театр, — это всего лишь люди: выдающиеся и обыкновенные, умные и глупые, податливые и неуступчивые; одного приобщила к опере его супруга, другой пришел сюда, чтобы продемонстрировать свою интеллигентность, третий —по привычке, четвертый — чтобы рассказать у себя в провинции, что такое нью-йоркская опера; а некоторые пришли потому, что Моцарт для них то же, что солнечный свет. И они готовы вынести все недостатки еще одного неважного спектакля ради отдельных лучей, сияющих сквозь тучи.
Подобно тому как и исполнители и публика обычно не поднимаются до Моцарта, точно так же раввин и его конгрегация не поднимаются до Моисея. Но это отнюдь не означает, что Закон Моисея не является тем возвышенным Законом, который чтит мир.... В каждой синагоге на каждой службе присутствуют люди, для которых произносимые слова и совершаемые церемонии — это источник силы и крепости. Иногда в синагоге таких людей мало, иногда много, но обычно они есть. Беглый взгляд случайного посетителя не может проникнуть в мысли и сердца таких людей.
Религия и служба
В центре всех наших литургий — как обычной сорокаминутной утренней службы во вторник, так и двенадцатичасовой службы в Судный День — лежат две молитвы. Я назову их "Символом веры" и "Службой": эти названия хорошо передают их сущность. Их синагогальные названия на иврите — "Шма" и "Шмоне Эсре", что в буквальном переводе означает "Слушай" и "Восемнадцать".
Вокруг этих двух ключевых молитв концентрируются отрывки из таких классических произведений еврейской литературы и еврейской религиозно-философской мысли как Тора, Книги Пророков, Псалмы, Талмуд. Ибо синагога, как и прежде, остается местом изучения Торы. Молящийся, который ежедневно читает молитвы, одновременно повторяет тем самым большую часть еврейского духовного наследия, выполняя при этом долг каждого еврея: постоянно учиться.
Две основные молитвы очень коротки. Молитва "Символ веры" может быть произнесена за несколько секунд, а "Служба" — за несколько минут.
"Шма" содержит один стих из Писания, который, возможно, все евреи в мире знают наизусть или по крайней мере часто слышали: "Слушай, Израиль, Г-сподь, Б-г наш, Г-сподь един" (Второзаконие, 6:4).
Верующий еврей каждый день произносит этот стих поутру и перед сном, сопровождая его тремя связанными с ним стихами Торы. У евреев —это первая фраза ребенка, и она должна быть последней фразой человека в жизни.
По этому поводу мне хочется рассказать об одном событии в моей жизни. Меня всегда удивляло: неужели действительно человек может в свой смертный час вспомнить и прочесть "Символ веры"? И вот однажды во время тайфуна в Тихом океане меня чуть не смыло с корабельной палубы; и я очень ясно помню, что в те короткие секунды, когда волна волокла меня в море, я подумал: "Не забыть бы прочесть "Шма" перед тем, как пойти ко дну!" К счастью, я успел вовремя ухватиться за какой-то трос или поручень, что отсрочило тот час, когда мне суждено в последний раз прочесть эту молитву. И вот результат: в мире появилось еще несколько романов и пьес, без которых он мог бы отлично обойтись, и терпеливый читатель следит за ходом моих рассуждений. Я уверен, что есть два-три литературных критика, которые, дойдя до этих строк, пожалеют, что мне так и не довелось тогда прочесть в море "Шма", но тут уж я ничего не могу поделать: каждый человек держится, пока может.
"Служба" — это чрезвычайно древняя молитва из восемнадцати благословений. Девятнадцатое благословение было добавлено уже во времена Талмуда. В шабат и по праздникам читается лишь семь благословений, однако именно восемнадцать благословений составляют в глазах евреев канонический полный текст молитвы. Чтобы провести службу в соответствии с храмовыми традициями, существуют три формы "Шмоне Эсре": утренняя, дневная и вечерняя.
В настоящее время есть печатные переводы еврейской литургии. В прежние времена, когда иврит был гораздо менее распространен, в каждой синагоге был специальный служитель, так называемый метургеман, или переводчик, который строчку за строчкой выкрикивал на местном языке текст Торы.
У языка есть свой дух. Некоторые слова переводятся хорошо и легко, другие непереводимы. Пьесы Мольера совершенны только по-французски. Не зная арабского языка, невозможно полностью понять Коран. Пушкин до сих пор принадлежит в основном русской культуре, хотя Толстого принял весь мир. Вообще говоря, легче всего переводятся произведения наименее типичные по своей национальной принадлежности.
Танах звучит выразительно и сильно на всех языках, однако ни для кого он не звучит так, как для евреев. Вторая скрижаль Десяти Заповедей в буквальном переводе с иврита звучит так: "Не убивай, не развратничай, не воруй, не лги, не желай ничьей жены, ничьего дома, ничьего скота, ничего из того, что он имеет...". По-английски это режет слух. В восприятии англичанина или американца религия есть нечто возвышенное и торжественное — это, так сказать, Кентерберийский собор, а не маленькая синагога. Поэтому приподнятое "не убий", "не укради" — гораздо вернее. Для еврея же религия — это нечто интимное, близкое, домашнее.
Наша литургия — по крайней мере ее классическая часть — написана таким же простым языком, как и Тора. Поэтому не существует адекватного перевода еврейского молитвенника. Англиканская библия — неисчерпаемый источник великолепных переводов псалмов и других отрывков из Писания. И все-таки в переводе с иврита на английский совершенно меняется стилистическая окраска. Переводчики используют лексику англиканской библии — все эти архаизмы, вроде "изрек", "сей", "по сему", "пребывает", "око" и тому подобное, — тон и настроение наших молитв почти совершенно исчезают. Иной раз люди жалуются, что когда они читают молитвы по-английски, им кажется, что они в христианской церкви. Это верная реакция. В этот момент они как бы приобщаются не к Торе, а к английской культуре. В свое время Гёте изучил иврит, чтобы читать и понимать Танах в оригинале.
Возглашающий молитвы вносит порядок, поет первую и последнюю строчки молитвы. Он повторяет вслух восемнадцать благословений, а молящиеся хором возглашают: "Аминь!"
Очень важную роль играет в синагоге шамес (распорядитель). Он истинный глава синагоги, он знает нигун (интонационный рисунок), в его ведении находится библиотека, молитвенники, талесы, он возглашает молитвы, если больше никого не находится, он следит за миньяном (кворумом) и читает Священные Свитки. Синагога может обойтись без раввина и без кантора, но без шамеса она обойтись не может — в крайнем случае кто-то из прихожан должен его заменить.</p>
Правила приличия
Во время молитвы должна соблюдаться полная тишина, а болтать при произнесении таких молитв как "Шма" или "Шмоне Эсре" — особо серьезное нарушение. Однако в старину в восточноевропейских синагогах часто это правило соблюдалось не очень строго.
Бедность еврейского гетто вынуждала синагоги пополнять свой бюджет за счет продажи с аукциона субботних и праздничных почестей.
За право быть вызванным к Торе, открывание ковчега — нужно было заплатить. Устраивались аукционы; правда, они были очень красочными и оживленными, но отнюдь не способствовали молитвенному настроению. Аукционы длились довольно долго. Более того, вошло в обычай, что каждый, кто должен был читать Тору (это называется алия ("подняться к" - на возвышение), громогласно объявлял о своих благодеяниях. За каждое пожертвование филантроп удостаивался благословения шамеса. Этот обычай был выгоден для синагоги, ибо поощрял пожертвования, однако едва ли он порождал возвышенное настроение у прихожан.
По мере того как еврейские общины становились богаче, этот обычай все чаще и чаще заменялся обычными сборами. Теперь от него сохранилась лишь оживленная, как при аукционе, атмосфера во время чтения Торы и уход из синагоги в это время случайных посетителей. И вновь утвердилось правило, требующее соблюдения абсолютной тишины.
И все-таки я с огромным удовольствием вспоминаю, как шамес торжественно, нараспев провозглашал: — Finif dollar um shiishi! (Пять долларов за третье чтение!)
И мне никогда не забыть исторического аукциона в одной из синагог Бронкса, который проводился лет сорок тому назад в Йом Кипур. На этом аукционе мой отец победил нескольких конкурентов, купив себе право читать Книгу Ионы (хотя и он и его конкуренты были всего лишь бедными иммигрантами). Один за другим соперники выбывали, по мере того как цена поднималась до ста, ста двадцати пяти и затем до невообразимой для нас суммы в двести долларов, которую отец неожиданно предложил. Я словно до сих пор слышу, как шамес ударяет ладонью по столу и дрожащим счастливым голосом провозглашает: — Zwei hunderd dollar um maftir lona! (Двести долларов за мафтир Иона!)
Мой отец сделал красивый жест. Дело в том, что его отец, шамес из Минска, в своей минской синагоге всегда имел привилегию читать именно Книгу Ионы. Мой отец хотел продолжить семейную традицию. И он ее продолжил. С тех пор в этой синагоге Бронкса больше никто не оспаривал у моего отца эту честь. И по сей день мой брат и я всегда, когда возможно, читаем Книгу Ионы в Йом Кипур. А нам доводилось это делать в местах, очень далеких от Чикаго, например на Окинаве или на Гавайских островах.
Теперь аукционы в синагогах прекратились. И это хорошо. Но они сыграли свою роль. Дети в таких синагогах поняли, какая это великая честь — получить разрешение прочесть в синагоге отрывок из Торы.
Различные направления
После того как римляне взяли Иерусалим и евреи рассеялись по свету, возникли две большие группы еврейства: ашкеназийские евреи северной и восточной Европы и сефардийские евреи Средиземноморья. Сефарды и ашкеназийцы произносили слова иврита по-разному. Их обычаи и их литургии приняли различные формы. Это различие существует и до сих пор. ...
Некоторые люди считают, что эта сефардийская литургия гораздо живописнее и производит более сильное впечатление.
Любопытно, что у евреев, разбросанных по всему миру, так долго живших в рассеянии и до недавнего времени мало общавшихся между собою, нет единого религиозного центра, — и при всем этом поражают не различия в обрядах евреев разных стран, а сходство этих обрядов. В Талмуде, написанном задолго до того, как сложились европейские нации, можно найти подробнейшие описания того, как следует произносить те молитвы, которые до сих пор евреи читают в Токио, Иоганнесбурге, Лондоне и Лос-Анджелесе. Американский или английский еврей, который зайдет в сефардийскую синагогу в Израиле, полную темнокожих йеменских евреев, сначала растеряется, но как только он заглянет в молитвенник, он сможет следить за службой и читать молитвы.
httр://www.istok.ru/library/books/wouk-g
❞
История из жизни
от jidovska-morda.livejournal.com/20947.htm
Когда-то, в прошлой жизни, я надумал купить талит. Я сел на автобус и поехал в Меа Шеарим (религиозный квартал R.). Там я специально зашёл на тихую улочку, оглянулся по сторонам, убедился, что никого нет и никто не видит, вытащил из кармана и надел на голову кипу, пошёл в магазин, купил талит, вышел из магазина, снял кипу, поехал домой. Боевая операция в тылу врага прошла успешно. "Если ты не понимаешь зачем это, то для чего ты это делаешь?"
Представить себе, что так может вести себя сефард - невозможно. Он просто не поймёт этой истории: "В чём дело?"
Сефарду не надо ждать Йём Кипура, чтобы зайти в синагогу.
Сефарду не надо ждать праздника, чтобы зайти в синагогу.
Сефарду не надо ждать субботы, чтобы зайти в синагогу.
Он это может совершенно спокойно сделать даже в будни! Позовите сефарда с улицы дополнить миньян - он придёт.
Он при всех войдёт в синагогу без кипы.
Он при всех попросит и оденет кипу.
Он при всех подойдёт к Ковчегу со свитками Торы и поцелует его.
Он при всех возьмёт сидур и помолится со всеми.
А после этого он при всех... снимет кипу и пойдёт по своим делам.
В этом-то и разница. Ашкеназ считает, что если это правда, то это правда и по́сле синагоги. И поэтому он просто так на себя не взвалит такую ношу. Ему нужны серьёзные доказательства чтобы войти. И он предпочтёт их не знать, чтобы не входить. А сефард знает, что (для него) есть "жизнь" и по́сле синагоги. Поэтому ему нет проблемы зайти в синагогу и ему нет проблемы считать, что это правда и ему нет нужды в доказательствах.
Вы можете молиться годами с сефардом и думать, что он "соблюдает" и вдруг увидеть его без кипы и обнаружить, что он ничего и не знает.
Сегодня Вы видите сефарда он "как все", через несколько месяцев Вы встречаете его на улице в чёрном костюме, белой рубашке, чёрной кипе и шляпе. Ашкеназу могут понадобиться годы!
Но что будет дальше?
Засуньте религиозных ашкеназов в Амстердам среди красных фонарей и придите посмотреть что будет через 100 лет. Увидите таких же пейсатых, как будто вчера Вы их туда забросили.
Засуньте туда религиозных сефардов и придите через 20 лет. В синагоге будут сидеть голозадые "амстердамцы". Ещё через 20 лет синагога будет пуста. И только в Йём Кипур она будет наполняться "непонятно кем" и не очень понятно для чего.
Это не беспринципность. Это другое строение души. ❝
История из жизни
от jidovska-morda.livejournal.com/20947.htm
Когда-то, в прошлой жизни, я надумал купить талит. Я сел на автобус и поехал в Меа Шеарим (религиозный квартал R.). Там я специально зашёл на тихую улочку, оглянулся по сторонам, убедился, что никого нет и никто не видит, вытащил из кармана и надел на голову кипу, пошёл в магазин, купил талит, вышел из магазина, снял кипу, поехал домой. Боевая операция в тылу врага прошла успешно. "Если ты не понимаешь зачем это, то для чего ты это делаешь?"
Представить себе, что так может вести себя сефард - невозможно. Он просто не поймёт этой истории: "В чём дело?"
Сефарду не надо ждать Йём Кипура, чтобы зайти в синагогу.
Сефарду не надо ждать праздника, чтобы зайти в синагогу.
Сефарду не надо ждать субботы, чтобы зайти в синагогу.
Он это может совершенно спокойно сделать даже в будни! Позовите сефарда с улицы дополнить миньян - он придёт.
Он при всех войдёт в синагогу без кипы.
Он при всех попросит и оденет кипу.
Он при всех подойдёт к Ковчегу со свитками Торы и поцелует его.
Он при всех возьмёт сидур и помолится со всеми.
А после этого он при всех... снимет кипу и пойдёт по своим делам.
В этом-то и разница. Ашкеназ считает, что если это правда, то это правда и по́сле синагоги. И поэтому он просто так на себя не взвалит такую ношу. Ему нужны серьёзные доказательства чтобы войти. И он предпочтёт их не знать, чтобы не входить. А сефард знает, что (для него) есть "жизнь" и по́сле синагоги. Поэтому ему нет проблемы зайти в синагогу и ему нет проблемы считать, что это правда и ему нет нужды в доказательствах.
Вы можете молиться годами с сефардом и думать, что он "соблюдает" и вдруг увидеть его без кипы и обнаружить, что он ничего и не знает.
Сегодня Вы видите сефарда он "как все", через несколько месяцев Вы встречаете его на улице в чёрном костюме, белой рубашке, чёрной кипе и шляпе. Ашкеназу могут понадобиться годы!
Но что будет дальше?
Засуньте религиозных ашкеназов в Амстердам среди красных фонарей и придите посмотреть что будет через 100 лет. Увидите таких же пейсатых, как будто вчера Вы их туда забросили.
Засуньте туда религиозных сефардов и придите через 20 лет. В синагоге будут сидеть голозадые "амстердамцы". Ещё через 20 лет синагога будет пуста. И только в Йём Кипур она будет наполняться "непонятно кем" и не очень понятно для чего.
Это не беспринципность. Это другое строение души. ❝
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →